Рудольф Нуреев — c — 1961 год, бег на запад
В 1961 году, когда Кировский Театр впервые выехал на гастроли в Париж, было немыслимо не взять Рудольфа, но за ним строго следили.
Но он себя вел не так, как от него ожидали. Он возвращался в гостиницу не со всеми, а гулял с французскими танцовщиками. Некоторые члены Кировской труппы также поступали, но агентов КГБ волновал особенно Нуреев.
Когда труппа прибыла в аэропорт на отлет в Лондон, Нурееву вручили билет в Москву где, якобы он должен был выступить на торжественном спектакле…
«I want to stay and to be free… Я хочу остаться и быть свободным…»
Он не поверил данному обещанию, что он после гала догонит труппу в Лондоне и убедился, что его больше никогда не выпустят из СССР и что его удалят от сцены. Он тогда решил попросить убежища у Запада. Ему удалось это объяснить друзьям, проводившим его в аэропорт. Они же все передали французской полиции, которая объяснила Нурееву, что он должен лично войти в контакт с французскими властями ; он так и сделал и ему разрешили остаться во Франции.
LСоветские чиновники вложили все силы, чтобы дискредитировать «перебежчика» и Нуреева заочно приговорили к тюремному заключению. Несколько лет подряд он разъезжал с временными документами и в конце концов ему выдали австрийское гражданство.
Получивши громадный личный успех на спектаклях Кирова в Париже, ему тотчас предложили контракт с Балетом Маркиза де Куэваса, где, не полюбив их постановку Спящей Красавицы, он остался лишь несколько месяцев.
Он очень уважал балерину Розелла Хайтауер и поставил с ней свой первый балет, па-де-де Щелкунщика. Затем он познакомился с американской балериной, Марья Толчиф.
Встреча с Эриком Бруном
Мария Толчиф собиралась танцевать в Копенхагене с Эриком Бруном, которого Нуреев почитал больше любого другого танцовщика, увидев его в любительском фильме.Таким образом оба мужчины познакомились, влюбились друг в друга и поддержали тесные связи до смерти Бруна, несмотря на частые ссоры и разлуки.
Оба они стремились к совершенству. Они каждый день вместе занимались и Нуреев стал усваивать западный стиль, обогощая таким образом свой «русский» опыт. Отношение Бруна к своим ролям подтвердило убеждение Нуреева в том, что мужчина способен так же выразительно танцевать, как женщина.
Это очевидно в медленной вариации, которую Брун и Нуреев поставили, каждый в своей версии Лебединого Озера, предвещающей новый стиль мужского балета, который перевзяли некоторые другие хореографы, в том числе знаменитый Фредерик Аштон.