Pудольф Нуреев — Карьера на Западе

le jeune homme et la mort danseur Noureev

Королевский Балет был приемной труппой Нуреева до 1970-х годов.

Он выступил с десятками других трупп, иногда потому, что им нужна была звезда, а чаще всего ему просто хотелось танцевать в новых ролях и стилях.

Нередко, как например с Пол Тэйлор, которого он очень ценил, он не брал денег за выступление, зная, что труппа не может себе этого позволить.

Память у него была феноменальна и таким образом он себе составил очень широкий и разнообразный репертуар. Помимо классических балетов, которые он танцевал в разных версиях, он выучил более сотни ролей с около сорока хореографов.

Большая часть этих ролей была создана для него талантливами хореографами, как Аштон, Баланчин, Бэжар, Руди ван Данциг, Флемминг Флиндт, Марта Грэхем, Мэррей Луис, Кеннет МакМиллан, Ролан Пэти, Пол Тэйлор и Глэн Тэтлей.

Роль Армана, полна поэзии, страсти и романтизма, в версии Аштона лучше всего выявила все аспекты его таланта.

Но также и не забываемы сильные переживания в Песнях Странствующего Спутника (Бэжара), беспечный юмор в Джазз Календар (Аштона), Мещанин во Дворянстве (Баланчина), запутанность Лаборинтуса и Тристана (Тэтлея) или еще его блестающее исполнение Потерянного Рая (Пэти).

Классическому репертуару он придал темперамент и вдохновение, даже таким произведениям, как Аполлон, Four Schumann Pieces (Ханс ван Манэн) или Танцы на Вечеринке (Джером Роббинс).

Это было еще явнее в тех ролях, носящих рассказ : Кола в , Блудный Сын, Дэ Грийе в Манон, Дон Жуан (Ноймэйер) или главная роль в Идиоте (Валерий Панов). Особенно ему были интересны роли великого его предшественника Нижинского ; он лучше кого-либо сумел выразить нежность и слегка сексуальную привлекательность Видения Розы.

До него, мало кто танцевал с труппами современного балета ; особенно удачно он исполнил роль «воскресителя» в «Аппалачьян Спринг» (Марта Грэхем) и передал мягкость танцов, поставленных для него Мэррэй Люис.

Но некоторые его поклонники, в том числе Аштон и Нинэт де Валуа, считали его несравнимым в классическом репертуаре и сильно переживали, что он тратил столько времени на современный балет.

Это подтверждают необыкновенная воздушность его вариаций в Баядэрке, его совершенное вовлечение в Жизель, его рвение и грусть в Лебедином Озере, его резвость и шалость в Дон Кихоте. Если запомнить лишь один момент танца, где Нуреев достиг совершенства, я назвал бы вариацию последнего акта Спящей Красавицы.

Он каждый па исполнял величественно, вся вариация плавно связывалась в возрастающем движении до последней кульминации, с широкими жете вокруг сцены, до замирания в триумфальной позе, в пятой позиции, как требовал Пушкин.

В некоторых других ролях, мужской балет благодаря ему усовершенствовался ; можно теперь оспорить его тогда явное превосходство, но в данном сольном номере никто, по моему, не достиг такой степени совершенства.